Происшествия Экономика Политика Общество Культура Отдых Спорт Выборы Спецпроекты Мнения
Уважают русских, любят Путина
Население Абхазии переживает, что отдыхающих из-за присоединения Крыма станет меньше.


Лариса Бахмацкая
Яйца и курицы

Ехать в Абхазию меня отговаривали практически все знакомые, восклицая «ты что, вдруг там опять переворот произойдет, вдруг война, а дорога в Россию всего лишь одна, не через Кавказский хребет же ты пойдешь!». Про себя я думала, что через горы даже интересней. Пройти по военно-сухумской дороге мечтаю лет десять как. Она идет из Карчаево-Черкессии по живописным местам, выводя путников к морю в трех километрах южнее столицы Абхазии.

Со стороны КЧР большей частью дорога асфальтирована. Со стороны моря – петляя по ущелью Северного Клухора – нет. Но во времена Великой Отечественной войны по ней как-то проезжала военная техника. Сейчас пограничники не разрешают переходить Клухорский перевал туристам.

Одним словом, в Абхазию я поехала, и, забегая вперед, скажу, что и выехала, как среднестатистический отдыхающий: на автобусе. Нашу группу туристов привезли на базу МЧС под Гудаутой в деревне Хипста. Под грациозными шелковицами стояли немного асимметричные деревянные домики, словно сделанные не совсем трезвыми людьми, и напоминающие купе: две полки снизу и две сверху, у окна маленький столик. Как и в поезде, здесь были розетки и верхний свет. В пятистах метрах – море, в паре километров – трасса.

Отдыхающие бросились наводить спартанский уют, и почему-то сразу готовить: мыть овощи, нарезать салаты, что-то варить. На мельтешащих женщин с некоторым равнодушием смотрел мужчина лет сорока пяти. При этом отстраненность в нем удивительным образом сочеталась с неуловимыми нотками знаменитого кавказского радушия. Подсела к нему с кружкой зеленого чая. Вокруг все что-то продолжали готовить, или уже есть. Разговоры за столом были также традиционные: где достать вина, можно ли оставлять вещи, или все украдут спустившиеся с гор дикие люди, точно ли поедем на Рицу, холодное ли море, и будут ли идти дожди, не опасно ли покидать деревню и будут ли доедать курицу и вареные яйца.

– А когда появится зеленый луч и правда ли, что он существует, – не унимались туристы.

– Оптическое явление, вспышка зеленого цвета в момент исчезновения солнца за морем, существует, – объяснял Володя, ставя кофейную чашку. – В этот миг меняется картина всего восприятия, очень красивое событие. Но бывает у нас так только осенью, когда солнце садится не за горы, а в море. Но, конечно, не зеленое все становится, это скорее шутка.

Я увожу разговор из оптического русла, спрашивая об истории рода.

– Мой дед поселился тут в 1905 году, ему было тогда 73 года, и тогда он женился на моей бабке. Говорят, что он спустился с гор. А вся его жизнь до этого нам неизвестна: чем он занимался, где жил, кем был. Родилось у него три сына: мой отец и два дядьки. И у моего отца родилось четверо детей, у одного дядьки – семь, и у третьего – четырнадцать. Итого 25 двоюродных сестер и братьев, это клановая система. Наш род в основном тут продолжает жить. Конечно, во времена СССР землю забирали, но с развалом страны ее вернули: нам достался захламленный пустырь, который когда-то был колхозом, но нерентабельным. Вся эта земля – древний нанос речки Хипста, в переводе с Абхазского – золотоносная.

В этот миг меняется картина всего восприятия, очень красивое событие. Но бывает у нас так только осенью, когда солнце садится не за горы, а в море.
Руно с золотом

– Так может сюда за золотым руном и приплывали аргонавты?

– Знаете, я в этом почти уверен, – хозяин оживляется, и в карих глазах начинают танцевать золотые огоньки. – Изучению этой темы посвятил много времени, и узнал, что раньше сит не было, и на дно реки расстилали шкуры баранов, определенной тонкорунной породы, и частицы золота оседали на них. Получается, что руно было, и было в прямом смысле золотым.

– Яйцо будете? – перебивает нас одна туристка.

Я и Володя синхронно вздрагиваем, и понимаем, что надо уходить дальше от яиц и куриц.

– Нет, пойдем лучше сад покажу. И орхидеи дикие краснокнижные, и гинкго билоба растет, всего около гектара. Вот лавровишня, варенье вкусное из нее. Агава, уже целая семья выросла, вот бабушка-агава, из Мексики к нам привезли. Ее средний возраст 18-20 лет, но цветет один раз. Зрелище прекрасное. У меня контузия, не все помню. Смотрите: асмантус, кизил, японская мушмала, китайские актенидии, как киви, только размером с гусиные яйца, даже больше.

Мы бродим по саду, который Володя собирал несколько десятилетий: и до и после войны. Во время военных действий было не до фруктов.

Мы бродим по саду, который Володя собирал несколько десятилетий: и до и после войны. Во время военных действий было не до фруктов.

«Та» война

В первый абхазский вечер я сидела с Володей за длинным столом в его саду, и прислушивалась к ночным звукам. Показалось, что где-то возле моря запускают фейерверк. Оказалось, что все менее празднично. На российской военной базе идут учения.

– Обычные сухопутные войска, часть отправили в Крым, а остальные стреляют регулярно. Стреляют обычно днем или до полуночи, – меланхолично объясняет Володя, – здесь много лет военные базируются, на их территории знаменитая взлетная полоса Бамбоура, которая может принимать авиатранспорт всех типов, в том числе боевые и военно-транспортные самолеты. Говорят, что полосу строили резервной для посадки «Бурана». В 2008 году постоянно садились туда самолеты, вертолеты с двумя винтами, которых у нас никто не видел. Истребители, дроны были, очень много.

Володя варит кофе, разливает по маленьким чашкам, и кажется, что вкуснее я ничего не пила.

– А один беспилотник упал, и его найти не смогли. Местным деньги предлагали, кто найдет, – смеется подошедший парень, который оказывается племянником Володи, – под деревьями смотрели, в море смотрели. Он сам по себе маленький был, так и не нашли. Деревня пока они летали пребывала просто в ужасе, уже не говоря о животных. Пока за гору истребитель не улетит, невозможно не то что говорить, а думать. А большие тяжелые транспортники, когда разворачивались, их было отсюда видно.

– Таких баз десять, занимаются связью, напичканы самым современным оборудованием, – делится сведениями абхаз, – Пицунда, Гагра, Очамчира и так далее. Мимо нас, когда базу строили, только знали КАМаЗы вывозили грунт. Но они с местным населением не общаются категорически. А когда должна была начаться Олимпиада, приехали военные. Дело в том, что тут много лет лежали военные гаубичные снаряды, только инертные, без взрывчатки, сигнальные, они валялись по всему полю. Очевидно их взрывали, уничтожали, но так много снарядов было, по ним бульдозеры ездили. И никому были не нужны, а тут стали актуальны. И спецслужбы заинтересовались ими. Приехало много военных, достали планшеты, что-то сразу стали читать, фотографировать. Вызвали местную МЧС, приехали полковники. Машин двадцать съехались, все с фотоаппаратами, описывают. И я думаю, что в отчетах пошло, наверное, как предотвращенный теракт. В итоге их абы как погрузили, покидали в машины...

– Да, цирк устроили, десять «Уралов» было примерно этих снарядов, – продолжает племянник. – После войны мы для ружей порох из них весь извлекли, в магазинах не было пороха, и его мололи, для охоты использовали. В 90-ых годах тут была другая военная часть, из нее все ценное вывезли, но оставались под землей огромные залы, проходы. И все эти помещения тогда взорвали военные, видимо, чтобы врагам не досталось.

– А перед Олимпиадой усиление ощутили?

– Нет, так не видно было изменений. Но российский полковник мне сказал, что один работник спецслужб приходится на десять человек населения. Беспрецедентная система безопасности, все заранее промониторено было на упреждение. Они постарались, конечно. Потом еще предлагали всем хорошие деньги за сдачу оружия, особенно за переносное ПВО, которыми можно сбить самолет или вертолет «Оса», «Игла». Мол, а вдруг где-то валяется. Как такое может где-то валяться? С «той» войны у нас оружие осталось на патроны 7-62, а сейчас у армии вновь 5-45. Поэтому оружие у всех, но тех патронов нет, их достать сложно, они дорогие. Хотя оружия валом и американского в том числе. Его сюда вывозили, и здесь распродавали по дешевке и М-16 и М-4 с четырьмя цинками по 30-40 тысяч рублей. Для охотников оно неудобное, покупали поиграться люди.

– На Ингуре можно купить все, если постараться. Контрабанда есть на всех границах, она всегда будет и ничего с этим не сделать.

Володя всегда говорит «та» война, имея в виду вооруженный конфликт с Грузией. Племянник не сразу понимает, что была еще какая-то другая война. Вижу, что про Вторую мировую он почти не знает.

Оказывается, что в домашнем ботаническом саду живет ворошиловский стрелок 85-летняя баба Буба, которая по заверениям всех соседей, и одновременно родственников, делает лучшую аджику в Абхазии. Впрочем, и кроме аджики у Бубы бесконечно много дел. Ложится она спать в 2-3 часа ночи, а на рассвете уже отводит корову на пастбище. У нее старинное ружье, а «калаши» она не признает, мол, мода какая-то странная. Свои первые призы за стрельбу Буба получила еще в школе. Теперь Буба ходит на охоту и охраняет свой крошечный домик: как-то у нее украли несколько килограммов проволоки, которую она хотела сдать в металлолом, и она несколько ночей караулила воров, которыми оказались подростки. Буба сдала их родителям, забрав свою проволоку. Но с тех пор прислушивается к ночным шорохам.

Володя всегда говорит «та» война, имея в виду вооруженный конфликт с Грузией. Племянник не сразу понимает, что была еще какая-то другая война. Вижу, что про Вторую мировую он почти не знает.
Как тех зайцев

– Когда Крупская пишет воспоминания, как Ленин однажды в Шушенском охотился на зайцев, – за очередной чашкой кофе рассказывает Володя, – По реке шло ледяное крошево, и на маленьком островке спасались застигнутые ледоставом зайцы. И он добрался в лодке до островка и прикладом ружья набил столько зайцев, что лодка осела под тяжестью тушек. Крупская рассказывает это с гордостью. Варварство дичайшее. Так и с людьми. Перед Сухумом был огромнейший лагерь военнопленных, порядка 30 тысяч человек там держали. Этим занимался Берия, наводил свои движения, не было у людей никакой достоверной информации, люди боялись, убивали и за меньшее, как тех зайцев. До сих пор непонятна задумка Берии, зачем ему было надо из внутренней Грузии деревни насильно, со слезами, с горем, переселять сюда. Отец рассказывал, вот здесь, где мы находимся, жила моя бабка, были быки, нормально жили. Дед был пахарь, трудоголик, землю купил у царской власти. При всем этом здесь проходило устье реки Хипста, это видно по камням. Древнее название – самшитовая роща, к морю пройти через сплошные заросли самшита невозможно, тропинок не было, шакалы, волки. Непроходимый колхидский лес, и это не пять веков назад, а в сороковые-пятидесятые годы прошлого века. А в 1937 году был создан, и мне непонятно, зачем, «Абхазпереселенстрой» для организованного переселения людей в Абхазию из районов Западной Грузии. И тут появилась городская разбивка с прямыми улицами, специалисты занимались, возможно немцы. Одинаковые домики, их так и называют «берьевскими» или «пятистенками» из красного кирпича и при каждом 25 соток земли.
Перетасовать народы

Я молчу, не перебивая рассказчика.

– Их пригнали сюда, и они остались без еды, без скота. И старики-абхазы, ровесники моих родителей, всегда делали запас на два года из-за опасности неурожая, и кормили грузин. А следующее поколение переселенных грузин пристроило к сарайчикам-пятистенкам двухэтажные дома, и считают себя, конечно, хозяевами земли, хотя к этому всему привел тот ход Берии. Неужели он осознанно заложил в 1937 году ту бомбу, которая сработала сейчас. Настолько просчитать все вперед, перетасовать народы, оторвать их от корней.

– А лагерных пленников как использовали?

– В основном они строили дороги, бетонировали, подпорные стены создавали. На Рице всем туристам рассказывают, что дачу Сталина строили три тысячи заключенных, и потом их всех расстреляли. Но кто это видел? По современным понятиям дача у озера скромная: четыре комнаты, ванна трофейная из мрамора цельного. Содержимое дачи все сохранилось, ее все время охраняли, как и мюссерскую дачу Сталина. Кстати, там есть бухта, ее сейчас, правда, занесло, так в нее подводные лодки заходили, говорят. И Сталин мог скрытно приплывать. Там сквозные штольни, и есть даже нора такая странная. Местные рассказывают, что там беспредельные полости внутри прорыты. Но туда не пускают, она в охраняемой зоне дачи, это ближе к горбачевской даче «Чайка».

– А она действующая?

– Какие-то «барбосы» приезжают туда, дом роскошный. Одна люстра чего стоит, которую Раиса Максимовна купила, высотой 24 метра, хрусталь красивейший в кованной оправе, 180 лампочек. Это работа Церетели. Эту дачу очень масштабно строили, там даже фарфоровый камин есть. Стоит сейф, который ни разу не открывался, как говорят люди. Так на этой даче Горбачев никогда не бывал. Приезжала только Раиса Максимовна, и контролировала стройку. Был момент, когда с Пицунды приходил катер на Мюссеру, и туристов заводили на обе дачи, а потом закрыли все правительственные дачи и никого не пускали. Дач множество, на них тратятся огромные деньги, в том числе на охрану. Половина территории Пицунды загорожена бетонным забором, хотя это заповедник, и непонятно кто там хозяин. Мы летом детей водим и смотрим на этот длиннющий забор. Это раньше была дача Косыгина, в самом красивом месте.
Неужели он осознанно заложил в 1937 году ту бомбу, которая сработала сейчас. Настолько просчитать все вперед, перетасовать народы, оторвать их от корней.
Без следов могил

– Возвращаясь к расстрелянным немцам, существуют ли какие-то могилы? Цифры огромные, мне кажется, что не могли столько расстрелять и никто не знает, куда дели тела...

– Мутные истории, – улыбается Володя, и объясняет племяннику, что речь о другой войне, «той», после которой была и «эта». – Здесь была прифронтовая зона, сюда долетали самолеты и бомбили, системы ПВО стояли, зенитчики и прожектористы работали. Мне как-то старики рассказывали, что возле вокзала в Гудауте есть могила, ее уже не видно, но там закопан боец. Просто шел советский отряд пешком, и боец падает, идти не может, потому что у него ноги стерты до крови, без сапог, в обмотках. Командир требует, чтобы тот встал. А солдат встать не может, и его командир молча застрелил, и отряд пошел дальше. А ты говоришь, может немцев не расстреливали. Расстреливали. Похоронили того военного местные жители, а ведь он чей-то сын был, чей-то муж, чей-то брат. Может, сейчас поисковики ищут его до сих пор. Какая тут трусость, что он идти не мог. Не хитрил, не сочковал. В госпиталь надо было его просто отправить подлечиться, и он бы дальше воевал. Может и не здесь пленных расстреливали, а куда-то вывозили. А может на Рице топили.
Мне как-то старики рассказывали, что возле вокзала в Гудауте есть могила, ее уже не видно, но там закопан боец. Просто шел советский отряд пешком, и боец падает, идти не может, потому что у него ноги стерты до крови, без сапог, в обмотках. Командир требует, чтобы тот встал. А солдат встать не может, и его командир молча застрелил, и отряд пошел дальше.
Загадка дольменов

Основная группа туристов едет в Афонскую пещеру.

– Местные в пещеру не ходят, зачем? – не понимает Володя. – Только если группу повести как экскурсовод, но это уже работа. Приехали вчера в 9 утра туда, пещера закрыта, и непонятно, когда откроют. Сказали, чтобы мы до обеда погуляли, но каких-то точных временных рамок не называют. Я им говорю, вы до двух тысяч поднимите цену, так вообще раз в месяц экскурсии будут проходить. Сейчас по 500 рублей с человека берут. Поедем я лучше покажу дольмены, про которые мало кто знает.

На старенькой ГАЗели по плохой дороге, подпрыгивая, и держась за сидения, мы сворачиваем с трассы и едем в сторону гор, где есть маленький поселок Отхара.

– Исключительное место среди древностей Кавказа занимают дольмены (от кельтского «тол» – стол, «мен» – камень), – объясняет Володя. – Что такое дольмены – до сих пор неизвестно, обычно они состояли из нескольких огромных каменных глыб и плит, поставленных вертикально и перекрытых массивной горизонтальной плитой. Дольмены были широко распространены в Азии, Африке и Европе. Сама идея дольменотворчества скорее всего передавалась морским путем по принципу «эстафеты». Абхазские дольмены выглядят наиболее древними на Кавказе. Они иногда имели каменные ограды – кромлехи.

Приезжаем на поле, все в изумрудных папоротниках. Глубокий зеленый цвет словно господствует тут над миром. Посреди поля, в зелени, видны темно-серые камни, выложенные вокруг основного дольмена кругами, словно неведомый лабиринт. Строители дольменов стремились как можно сильнее изолировать их внутреннее помещение от внешнего мира. Они тщательно подгоняли плиты и не допускали ни малейшей щели.
Что такое дольмены – до сих пор неизвестно, обычно они состояли из нескольких огромных каменных глыб и плит, поставленных вертикально и перекрытых массивной горизонтальной плитой.
«Хурму не ем, сразу вспоминаю кошмар»

Володя трет голову, жалуется на боль после контузии.

– Бой, в котором я получил контузию, шел за Новым Афоном. Мы ехали на БТРе, а чем цель крупнее, тем вероятность попадания выше. И пули по машине стучали, словно ливень с градом сильный идет в горах. Это долго и тяжело рассказывать... В итоге в нас попал снаряд, кого-то убило, а я весь в огне был, и контузия. Плохо тогда понимал, но вылез и побежал. Не знаю, сколько это продолжалось, что-то помню, что-то – нет. Добрался до сада хурмы, она спелая свисала гроздьями с деревьев, а мне больше всего на свете хотелось пить. И я полез на дерево за хурмой, сорвал и стал прямо наверху есть. В этот момент мимо проводили двух военнопленных, и бежавший мимо абхаз, явно не в своем уме, схватил автомат и с криками стал расстреливать их. Я смотрел на эту картину с высоты, и с тех пор я хурму не ем, сразу вспоминаю тот кошмар. И лимоны не ем, с ними связаны тоже ужасные воспоминания убийств.

Показывает мне автомат Калашникова, говорит, что после войны наградили, но он никогда из него не стрелял, не понимает, зачем ему это оружие.

– Я его прячу в саду, пусть лежит. От него порохом не пахнет, только маслом заводским.

На следующий день я еду в Гудауту на рынок. Подхожу к трем немолодым мужчинам, которые пьют кофе из фарфоровых чашек посреди улицы. Спрашиваю, не угостят ли – очень непривычно пить кофе на рыночной площади. Тут же появляется еще одна чашка с ароматным напитком. Мужчины обсуждают присоединение Крыма и отток туристов из Абхазии.

– Как от нас можно уехать отдыхать куда-то еще? У нас же все радуются туристам, уважают русских, любят Путина. Конечно, здоровая конкуренция идет на пользу рыночным отношениям, делает цены ниже, а услуги лучше. Но ехать лучше к нам.

Соглашаюсь, одобрительно кивая головой. После все-таки едем на Ригу, где один из охранников дачи Сталина тихо мне говорит, а вы по аллее пройдитесь, где отец народов гулял, под ноги посмотрите. Иду по тихой узкой аллее, а под ногами — гранит выложен шестиконечными звездами. Загадка, и никто объяснить не может. Впрочем в Абхазии загадок так много, что хватит на трехтомник. Это и мертвый город в горах, и семь священных мест, и монастыри, которые не закрывались по XX веков, и загадочный скальный город над советским форелевым хозяйством. Древние башни, аргонавты и скрытая волнами Черного моря Диоскурия – предшественник Сухума.