Наверное, ходить на таком протезе было очень неудобно, но мне тогда было 5 лет и я этого не понимала. Протез казался мне очень красивым: он превращал моего дедушку в сказочного героя, делал его особенным. Ни у кого из моих знакомых не было деда с протезом, и я этим очень гордилась. И я жалела, что у моей бабушки, которая тоже прошла всю войну, такого красивого протеза не было…

Как-то я ей об этом сказала, но у нее сделались такие глаза, что я сразу поняла, что она совершенно не мечтает о подобном украшении. Она даже не объяснила, почему: только пожелала мне «типун на язык»…

В то время ветераны войны жили в каждой семье. Когда я пошла в школу, нам много рассказывали о Великой Отечественной и велели расспросить своих бабушек-дедушек, участников войны, чтобы они нам рассказали о том, как это было.

Их командир берег девчонок-связисток и старался держать их подальше от перестрелок. Оказалось, что на войне даже развлечения были. Это для меня было удивительным.

- Мы все время в брюках ходили. А потом из плащ-палаток понашили себе юбок и ходили в них в деревню на танцы. Идешь в этой юбке из плащевки, а она – шур-шур, шур-шур…

Моей бабушки уже нет на свете. А вот Галина Купянская – одна из тех участниц войны, которые живы по сей день. Она тоже ушла добровольцем на фронт, когда была 18-летней девчонкой. Ее зачислили в батальон наблюдения и связи. Перед отправкой на фронт девушек-новобранцев учили военным премудростям, это был своеобразный курс «молодого бойца». В числе прочего были тренировки по ползанию по-пластунски.

- Нас собрали на пустыре. Форму нам еще не выдали, и все девочки были в обычных ситцевых платьях. Рассказали, как ползать, и вот по команде мы поползли. По траве, по кочкам, прямо в платьицах. А командир следит: чуть попу подымешь, он уже командует: «Все, Иванова, выходи. Ты убита…», - вспоминает Галина Николаевна те тренировки.

В батальоне Галины Купянской были одни только девушки. Они несли боевое дежурство: наблюдали за небом и оповещали советские войска о приближении вражеских самолетов. Дежурили и по ночам. Их научили различать фашистские самолеты по звуку: где истребитель, где бомбардировщик…Оказывается, они совершенно по-разному звучат, и не так, как советские самолеты. Учили с помощью аудиозаписей на пластинках. И Галина Николаевна до сих пор помнит, как звучит тот или иной самолет.

- Галина Николаевна, а где вы жили на фронте, в землянках?

- Иногда и в землянках, но редко – это когда в каком-нибудь поле дежурство несли. Но обычно мы охраняли населенные пункты, и нас размещали в каком-нибудь пустующем здании. Например, в бывшей школе.

- А где вы там спали, у вас были кровати?

- Да какие кровати. Наберем соломы, на пол сложим. Одной шинелью солому застелим, а другой накрываемся вместо одеяла. Ложимся все вместе рядком на бочок, как сложенные ложки, одна в затылок другой. Вот лежишь-лежишь, один бок отлежишь. И кто-нибудь командует: «Девочки, переворачиваемся!» И мы все переворачиваемся на другой бок…

- А чем вас кормили?

- Нас хорошо кормили, сухой паек давали. Там и хлеб, и консервы…

- А как же полевая кухня, солдатская каша?

- Ну когда приезжала полевая кухня, была и солдатская каша…

Самое счастливое воспоминание Галины Купянской – о том, как она узнала о конце войны. Тогда ее батальон был в Румынии, базировался на горочке возле небольшого села. Она несла дежурство, и по рации передали, что война закончилась.

Для Анатолия Флеера самым радостным оказался даже не День Победы, а день снятия блокады Ленинграда. Он пережил эту блокаду, будучи десятилетним мальчишкой. Жили они вдвоем с мамой в одной из коммунальных квартир. Ну как в одной…На самом деле за время блокады Анатолию Михайловичу пришлось переезжать несколько раз.

- Ночью объявят налет, уходим в бомбоубежище. Выходим после бомбежки – а нашего дома нет: снаряд попал. Переночуем у кого-нибудь, а утром идем в горисполком, и нам дают ордер на новую квартиру. И мы переезжаем…

Одно время в результате такого переезда семья Анатолия Флеера заселилась в дом. Который был расположен возле городского кладбища. И маленький Анатолий вместе с другими мальчишками бегал смотреть, как хоронят умерших от голода во время блокады.

- Это было зимой, земля мерзлая, могилу не выкопаешь. И землю взрывали снарядом, а потом в эту воронку хоронили погибших. Тела складывали у края могилы – всех вповалку, без гробов, не до гробов там было. А потом бульдозер эти тела в яму сваливает. Жутковато было смотреть, как падают в воронку тела людей: голые, одетые, маленькие, большие…Но зато потом выходит батюшка и читает заупокойную молитву. А потом бульдозером яму закапывают…

По сути, Анатолию Флееру с матерью удалось выжить в блокаду в том числе благодаря общественной деятельности. Десятилетний мальчик записался в бригаду, которая охраняла крыши домов во время налетов. Дети по ночам собирали бомбы-зажигалки, чтобы от них не разгорелся пожар. По ночам – потому что налеты совершались именно в это время.

- Нужно было щипцами брать эти зажигалки и складывать в ящики с песком. Бомбы очень горячие, раскаленные. Вот хватаешь ее щипцами и бежишь по крыше к ящику. И надо не упасть с крыши. Кладешь бомбу в ящик, а другой мальчик ее песком присыпает. Нас перед выходами всегда инструктировали, как все это делать. Но один мальчик как-то раз сунул зажигалку в бочку с водой. И ему так дало в лицо паром, что он ослеп…

После таких ночных дежурств Анатолию Флееру утром надо было идти в школу. Иногда засыпал на уроках…А мать после дежурств шла на работу, там вообще не поспишь.

- Но мы все равно ходили дежурить – нас там кормили. Не очень много давали: похлебку, немножко хлеба…Но это все равно помогало.

Еще одним видом общественной деятельности для школьников было ходить по квартирам и проверять, живы ли их обитатели. Анатолий Михайлович рассказывает, что сначала они ходили по двое или трое с другими ребятами: страшновато было. А потом он привык и ходил один.

- Заходишь в квартиру, там человек лежит на кровати. Ты его за плечо потрясешь – если пошевелился, значит, живой. Идешь дальше. А в каких квартирах люди умерли – мы записывали и потом эти сведения передавали. Взрослые приходили выносить тела погибших…

Отопления в блокадном Ленинграде не было, и жители разжигали огонь в печках-буржуйках. На растопку шло все, что придется.

- В одной из наших коммунальных квартир мы как-то вскрыли комнату соседа, который уехал в эвакуацию. А у него там – библиотека огромная, книги на полках под потолок. Так мы эти книги в печке пожгли. Когда сосед вернулся из эвакуации, мы стали перед ним извиняться за это. А он сказал: «Ну сожгли, и Бог с ними, с книгами. Выжили – и хорошо…»

Влада Волошина